Спустя всего три года великая княгиня Наталья Алексеевна умерла в родах. Когда врачи выяснили, что она вообще не могла рожать – вероятно, из-за хирургической операции, перенесенной в раннем детстве, – и сообщение об этом появилось в газете Le Courier du Bas-Rhin, издававшейся в прусском городе Клеве, Ассебург, занимавший к тому времени пост российского посланника при рейхстаге, забеспокоился, опасаясь, что императрица может обвинить его в недостатке добросовестности при выборе невесты. Он даже принялся наводить в Дармштадте справки о том, было ли что-нибудь известно об этом ее недостатке, но Панин успокоил его, уверив, что виноватым Екатерина его не считает[867].

Супруга наследника престола, неспособная к рождению детей, не оправдывала тем самым свою главную задачу; были, однако, и другие причины, по которым Екатерина не допустила чрезмерного траура по великой княгине. Еще в конце 1774 года в письме Гримму она с недовольством отзывалась о своей невестке. Она писала, что та прихварывает, потому что беспечно относится к своему здоровью, ведет себя неразумно, никому не доверяет и делает долги, хотя денег у нее больше, чем у кого бы то ни было в Европе. В этой характеристике проявляется определенное сходство с теми упреками, что в свое время адресовала императрица Елизавета Петровна великой княгине Екатерине Алексеевне и которые можно приписать принципам придворного воспитания. Однако в одном из пунктов своей критики Екатерина прямо выражает сомнения в том, что великая княгиня вообще понимает, что именно ожидается от будущей русской императрицы, родившейся в Германии: прожив в России полтора года, она все еще не знала ни слова по-русски и не прикладывала никаких усилий, чтобы овладеть языком[868].

Так со смертью дармштадтской принцессы в апреле 1776 года появилась непредвиденная возможность сделать более удачный выбор, отвечавший государственным интересам России. Решение следовало принять быстро, ведь поначалу великого князя охватила грусть, а на смену ей пришло потрясение, когда стало известно, что он, по всей видимости, даже не был отцом мертворожденного ребенка, а сама великая княгиня Наталья Алексеевна под влиянием своего любовника Андрея Кирилловича Разумовского проявляла симпатию к Австрии. Екатерина была безмерно рада приезду в Петербург принца Генриха Прусского. Правда, императрица не пошла ему навстречу: у нее не нашло поддержки желание Пруссии увязать свой интерес к Данцигу со стремлением к долговременным дружественным взаимоотношениям с Россией, однако в качестве друга-утешителя принц пришелся как нельзя кстати. Заботясь об обеспечении престолонаследия, очень скоро после кончины великой княгини императрица начала совещаться с принцем об устройстве нового брака убитого горем сына: «Мертвые мертвы, следует подумать о живых»[869]. Перебирать кандидатуры заново казалось ей делом излишним. Уже в день смерти Натальи Алексеевны выбор был сделан: племянница правящего герцога Вюртембергского Карла Евгения, повзрослевшая за эти годы принцесса София Доротея.

Старшая дочь вюртембергского принца Фридриха Евгения появилась на свет в 1759 году в Штеттине, что позднее, в 1776 году, послужило Екатерине и Гримму поводом для шуток о необыкновенном городке, служившем прусскому королю «рассадником» для произведения будущих императриц России[870]. Отец принцессы поступил на прусскую службу в 1749 году, а в 1750 году, получив под свое начало полк, жил в городке Трептове-на-Реге в Задней Померании. В 1753 году он женился на Фридерике Софии Доротее Бранденбург-Шведтской, племяннице короля, родившей ему к 1772 году восемь сыновей и четырех дочерей. Просвещенные родители уделяли серьезное внимание воспитанию детей, выстраивая его, согласно договору с вюртембергскими сословиями (Landschaften), в протестантском духе. В 1765 году воспитателем к принцам был приглашен философ и математик Георг Йонатан фон Голланд – выпускник Тюбингенского духовного училища и масон, а в 1767 году к нему прибавился образованный офицер-гугенот, уроженец Штеттина Фридрих фон Моклер, родителей которого, находившихся в добрых отношениях с Бабеттой Кардель и семьей князя Ангальт-Цербстского, хорошо помнила сама Екатерина[871]. Вопреки скромным возможностям прусской провинции, Фридрих Евгений и его супруга поддерживали заметный в померанском Трептове культурный уровень своего маленького двора. С 1766 по 1769 год здесь служил тайным секретарем юрист и писатель Иоганн Георг Шлоссер, уже в то время общавшийся с молодым Гете и позднее женившийся на его сестре Корнелии[872].

Оставив прусскую службу в 1769 году, принц Фридрих Евгений поселился в вюртембергском графстве Мёмпельгард в Бургундии. Там он построил для своей постоянно увеличивавшейся семьи летнюю резиденцию Этюп в стиле рококо, украсив ее садами в стиле времени: с храмами и руинами, беседками и гротами, птичниками и оранжереей, эрмитажем и швейцарским домиком[873]. Здесь высоко ценили Вольтера и Руссо; четверо старших сыновей – Фридрих, Людвиг, Евгений и Вильгельм – получили разностороннее образование под руководством Голланда и Моклера, а затем в рыцарской академии Лозанны, в которой ранее обучался Фридрих Август Ангальт-Цербстский, брат Екатерины. Маленький двор Мёмпельгарда был открыт и современной ему немецкой культуре, получавшей совсем рядом – в Страсбурге – свои очертания в соперничестве с признанными французскими образцами. Положительно сказывалось на ее развитии и соседство со Швейцарией, где набирало силу Гельветическое общество, объединявшее в своих рядах Соломона Гесснера, Иоганна Георга Циммермана, Исаака Изелина, Иоганна Каспара Лафатера, Иоганна Генриха Песталоцци, Иоганнеса Мюллера, а также «иностранцев» – Шлоссера и Конрада Пфеффеля. Лафатер сохранил связь с мёмпельгардским семейством до конца жизни, состоя, наряду с молодым Гете со времен его «страсбургского периода», а позднее также и Виландом, в переписке с образованной эльзасской баронессой Оберкирх – близкой подругой юности принцессы[874]. Если Штутгарт был важным центром масонства до его запрета в Вюртемберге в 1784 году, то Мёмпельгард по крайней мере до конца 1780-х годов продолжал поддерживать связь между французскими, немецкими и русскими тайными обществами через Фредерику Софию Доротею, сохранявшую сильное влияние на своих детей. Во всяком случае, в то время погостить в Этюп заезжали и Жан Батист Виллермоз – канцлер Великой лионской ложи и Клод де Сен-Мартен – оба значимые фигуры Ректифицированного шотландского ритуала – иерархической системы высших степеней франкмасонства, – немецкие и русские масоны. Имелись связи и с конкурирующими группировками, например, с авиньонским мистическим и сильно окатоличенным обществом Новый Израиль, с месмеристами, розенкрейцерами и братьями Золотого креста[875].